Панические атаки

Возвращение детской веры в чудеса — лечение панической атаки

После лечения больная возвращает доброту, надежду, отвагу, творческую активность, предприимчивость, становиться немного безрассудней, способна к ничего незначащим действиям и поступкам, радуется, если возникает вопрос, на который наука не дает ответа. Чудо возможно в новом мире. Ограничивало мир материалистическое отрицание чуда, бессмертие. В то же время мысль о смерти вызывала страх у больной паническими атаками. Как же мир будет жить без нее? Вопрос можно переиначить и сказать, что это страх отвечать за упущенный шанс жить. А затем точно выяснить, кем себя возомнила больная. Это видно по тому, какие поступки пациент не может совершать. Если она считает себя жертвой, то она теряет возможность совершать революции, быть агрессивной, принуждать, хвалить, ругать, воздерживаться от соблазна. Во всех этих невозможностях просматривается отрицание свободы воли. Есть больные, которые запрещают себе есть, пить, гулять. И в тоже время демонстрируют свирепость и трусость, жестокость к провинившимся, отсутствие милосердия.

Нет довольству — да смирению

В истории болезни можно найти стремление к материальному достатку, довольству, но не тому, что приходит от смирения и доверия к Богу, а чувству внутреннего удовлетворения, безопасности, отсутствию раздражения, снятию напряжения.
Это состояние зациклено на ощущениях, и больная не вправе добавить к ним крупицы духа или чуда. Ее желание неопровержимо, и она в конце концов запирается и не может выйти к радости (что не соответствует удовольствию). Весь мир становиться ее производным. Жизнь превращается в сон. Но в своем сне больная может все объяснить и доказать свою правоту и указать на все предпосылки такого состояния. Такие пациенты с самого раннего детства могли все объяснить как взрослые (без присущего детям воображения и фантазии).  Жалость ко всему, вырванная из целостности добродетелей, определяла поведение в юности. Внутренний мир такой больной в юности чересчур хорош и достоин подражания. Но нарушено целеполагание – она подвергает себя духовным истязаниям ради плотской истины (быть удовлетворенной), а не наоборот. Здесь возникают странные отношения правды и материальных заслуг. Она же все делает правильно, почему же нет такого довольства, которое она желала бы. Происходит утрата смирения, которое служило уздой от высокомерия. Новые желания обгоняли дарованные милости. Ее ненасытность погубила радость. Гоняясь за довольством, она потеряла первую радость — изумление. Из-за чего ушло воображение, основанное на смирении. Хотя любой может возразить кто, если не моя пациентка, более смиренная. Но эта скромность противостоит убеждениям, а не самоуверенности, где ее место в духовной сфере. Можно сомневаться в себе, но не в истине. Больная утверждает свою самость вместо того, чтобы утверждать подаренную Богом способность осознавать наличное бытие, истинность, осуществлять духовное движение и творчество, обладающее некоторым принуждением. Здесь нет смирения, а есть бесстрашие естествоиспытателя. Смирение должно было быть шпорой для преодоления своей физической и психической слабости, а стало препятствием. Сомнения в разуме привели к сомнению в истине (она мистична), идеях (они божественны), сознании (оно вне мира). Ум в таких условиях может уничтожить самого себя, не в состоянии учиться или развиваться. В один прекрасный момент она поняла, что в мыслях нет надежности.

Опубликовано в Статьи

Cтатьи